Описание:  Фёдоров Евгений Павлович
Дата:  03.03.2015 16:23:00
Муниципальный округ:  Федоровский район

Их осиротила война

Мой отец Фёдоров Евгений Павлович родился 10 октября 1931 года в селе Новосёлка. Годы отрочества совпали с годами Великой Отечественной войны. Его отца Павла Николаевича призвали на защиту Родины в первые же дни войны. Жил с мамой и тремя сестрами. Время было тяжелое, сестры с весны до осени работали на добыче торфа. После третьего класса оставил учёбу. Три лета подряд пас сельское стадо, а зимой в колхозе выполнял посильную работу. Мать же трудилась на ферме и часто с собой брала его на помощь. Так наш отец приобрёл навыки выполнения хозяйских работ, а к концу войны взвалил на свои плечи многие обязанности, прежде посильные только мужчинам. В колхозе на лошадях перевозил сено и солому, складывал их в стога. И дома было нелегко: не хватало керосина, соли и хлеба, в основном, пекли овсяной хлеб из непросеянной муки. - Зимы тогда были с трескучими морозами. Нас, двенадцати – четырнадцатилетних мальчишек посылали на санных подводах за сеном в поле. А скирды, промокшие под осенними дождями, перемерзали, и мы еле-еле расслаивали их. За работу в колхозе нам иногда выдавали по одному стакану конопляных семян. Их мы сразу съедали, голод не давал покоя, поэтому до дома их не доносили, - вспоминал однажды мой отец.
Наш дедушка по отцовской линии Фёдоров Павел Николаевич родился в 1908 году в Новосёлке. По рассказам отца мы знаем, что он по тем временам был одним из грамотных в селе. В предвоенные годы в колхозе работал учётчиком, агентом, продавцом в сельском магазине. Ушёл на войну в конце июня 1941 года. У наших родителей хранятся несколько его фронтовых писем-треугольников. Но он пропал без вести. Только после окончания войны семье сообщили об этом. Мы тоже через Интернет обратились в Центральный архив Министерства обороны и разыскали документ, подтверждающий этот прискорбный факт. В общем, он разделил судьбу большинства людей, призванных на защиту Родины в первые месяцы начавшейся войны. Дома, перед расставанием, он сказал нашей бабушке, то есть своей жене так: «Александра, я не смог, как положено, поставить на ноги своих детей, радоваться ими. Постарайся воспитать их хорошими людьми и порадуйся жизни вместе с ними». Наша бабушка Александра Николаевна так и поступила, вырастила детей достойными людьми.
В то тревожное время, когда дедушку провожали, старшей дочери Наде было 15 лет, Татьяне – 12, Жене (нашему будущему отцу) – 10, Настеньке – 7 лет. А бабушке едва исполнилось 33 года. Она, когда в селе совсем не осталось мужчин, ухаживала за лошадьми, на подводах возила хлеб в город Стерлитамак, в поле вязала снопы, перевозила солому и сено, вместе с другими женщинами молотила хлеб. Ради победы над фашистами, не жалея сил и времени, трудилась она. Вместе с односельчанками на короткое время уходила в соседнюю Оренбургскую область и немного зарабатывала дополнительно хлеба для семьи. Вот такой тяжкой была жизнь её семьи. Поэтому наш отец не любит вспоминать военные годы. Он просто гордится тем, что подростком смог внести свою лепту в победу над немецко-фашистским отродьем. Но, чувствуется, война по сей день обжигает его сердце тем, что осиротила его, и многие мечты заслонили ежедневные заботы на трудовом фронте.
Великая Отечественная война осиротила и нашу маму Зинаиду Павловну. Нынче ей 79 лет. Вот наша запись её воспоминаний: «Родилась 7 сентября 1935 года в деревне Маганёвка Фёдоровского района. Мой отец Маганев Павел Николаевич родился в 1907 году, мать Прасковья Петровна – в 1903 году. Колхозники. Жили большой семьёй с родителями, то есть нашими дедушкой и бабушкой. У них родилось шесть детей, пятеро из которых умерли в малолетнем возрасте. Всё моё детство прошло в тяжелые годы Великой Отечественной войны, а отрочество – в годы послевоенной разрухи. Моего отца взяли на фронт в первые дни войны. На всю жизнь запомнила проводы отца. Тогда вечером у нас собрались соседи и родственники. А песни тогда почему-то пел только отец. Мама говорила, что он знал много песен, но в этот вечер гости больше молчали, то разговаривали вполголоса или тихо подпевали. Потом все на конных телегах уехали, а меня оставили дома. Я, наверное, не понимала смысла происходящего, но запомнила грозовые раскаты по небу, вспышки молнии и дождь, из-за которых я побоялась выйти во двор. Отца больше я не видела. После войны дядя Терентий обратился в райвоенкомат с ходатайством узнать его судьбу. Спустя какое-то время мама получила извещение о том, что красноармеец Маганев Павел Николаевич погиб на фронте в 1943 году от осколков мины, похоронен в Калининской области, в Ровенском лесу, на восточной окраине. Он был сапёром, подорвался при разминировании нейтральной полосы.
Мама, бабушка и дедушка очень заботились обо мне, видимо, всячески старались уберечь от тяжелой жизни. В 1943 году поступила в первый класс Маганёвской начальной школы. Учила нас Кандрашкина Агафья Герасимовна (была родом из Аургазинского района). Я училась хорошо, но после четвёртого класса мама не захотела послать в пятый класс. Мои учителя супруги Кандрашкины заступились за меня и настояли, чтобы я продолжила учёбу в семилетней школе деревни Айгулево Стерлитамакского района. Но она была в 45 километрах от нашей деревни. Взрослые до неё добирались пешком – спозаранку выходили на дорогу и к вечеру останавливались там на ночлег. Меня заселили в квартиру к одним знакомым моих родителей. Помнится, эти 45 вёрст я преодолевала засветло, потому что попадался попутный транспорт. Нас, детей, водители обязательно брали. А если же машина не останавливалась, то мы догоняли её, хватались за задний борт и так проезжали какой-то отрезок пути «зайцем», пока не срывались на дорогу от усталости рук.
Родители нас одевали скудно, но в тёплую одежду, а на ногах были лапти. Из-за этого на уроках я стеснялась выходить к доске. К моему счастью, хозяева квартиры были добродушными людьми, научили меня шить и вышивать. Я вскоре своими руками сшила первое простенькое платье. Так я научилась рукодельничать.
В 1952 году, после окончания 7 классов, меня, как отличницу, без экзаменов приняли в Стерлитамакское педагогическое училище. Но средств для городской жизни постоянно не хватало, и я вынужденно вернулась домой и поступила в Фёдоровскую среднюю школу. Её я закончила в 1955 году». У мамы хорошая память. Назвала имена всех своих учителей. Благодарна Мухаметшиной А. Х., Орелкину И. Б., Семёновой Л. Г., Шевниной А. П., Пьянзину С. Д., Каревой В. А.
У мамы широкий взгляд на жизнь. Однажды она заметила, что в воспоминаниях людей всегда отсутствует один из старинных народных промыслов – ручное ткачество холста. Как-то на досуге она даже написала о том, как сельчане в свободное время от колхозных дел занимались им, по сути одевали себя, всю семью. Оказывается, в селе ручным ткачеством холщовой ткани занимались до середины 50-х годов прошлого столетия. Оно утратило свою значимость, когда в магазинах стало много различной ткани фабричного производства. Как ни удивительно, домоткачество выручало людей в годы военного лихолетья. Сырьём для него служила конопля.
Домоткачество холста
(запись воспоминаний моей мамы Зинаиды Павловны)

«Скорее из-за острой нужды, почти каждая сельская семья на своём огороде на нескольких сотках земли выращивала коноплю. Семена сеяли в сроки посадки семян картофеля. Пару коней запрягали в плуг и пахали землю. Затем рассеивали семена конопли и бороновали самодельными боронами.
В сентябре, когда её семена полностью созревали, растения убирали: стебли вручную с корнём выдёргивали из земли и вязали в снопы. Впрочем, поскони-стебли с пустоцветами без семян, отделяли от настоящей зрелой конопли, так как их волокна были нежнее и по прочности уступали волокнам конопли.
Снопы сушили, семена отделяли, постукивая простыми битами. А снопы погружали в водоем – в запруду, в тихую заводь или в озеро, придавив сверху грузом. За 2-3 недели волокнистая кожура отделялась от полого стебля конопли и поскони и приобретала свойства, необходимые для изготовления сырца – пеньки.
Снопы вынимали из воды, обсушивали 1-2 недели, разложив стебли в один слой на землю. После такой выдержки на солнце волокна набирали кондицию, необходимую для естественного отбеливания или очернения готовой холстовой полосы.
Просушенные стебли пропускали через ручную мялку – разрушали одеревеневшие полые стебли и одновременно отделяли от них волокнистую кожуру.
Затем эту стебле-волокнистую массу доводили до кондиции пеньки в ступе – деревянными пестами били. Это была самая тяжелая работа. Обычно у ступы трудились четыре женщины, попарно сменяя друг друга, ритмично ударяли в ступу. Превращали обломки стебля в мукообразную массу, оттого даже при лёгком прикосновении к пеньке или неосторожном движении, она, как дым, заполняла воздух в доме, в глазах людей появлялась резь и зачастую от неё заболевали глаза и органы дыхания. Впрочем, снопы поскони всегда обрабатывали отдельно, так как их волокна не годились для пряжи суровых ниток и ниток для снования, но вполне подходили для ткания полотна.
Впрочем, у мастеровых людей ничего не пропадало попусту. Пеньку расчёсывали на гребёнке и сортировали по тонине начесанного волокна на кудели. В ходе процесса по воздуху рассеивалась основная масса пыли. Эта была самая вредная для здоровья человека часть производства.
Из мочки кудели женщины пряли нитки. Использовали различные деревянные прялки с ножным приводом, если их не было в наличии, женщины и девушки пользовались веретеном. Тонина, плотность и прочность нитки, в основном, зависели от мастерства прядильщиц. У них на кончиках пальцев постоянно имелись мозолистые подушечки, по ним можно было точно угадать трудовые навыки девушек. Нитки на деревянных приспособлениях наматывали, превращали в мотки с определённым весом и мыли в горячей зольной воде – щелоке. После просушки обмазывали или перемешивали в кашице ржаной муки. Это покрытие устраняло способность ниток самопроизвольно прилипать друг к другу. Мотки вновь просушивали и перематывали на большую крестообразную мотовилу. А ржаная корка сама отделялась от ниток. Большой моток в дальнейшем использовали для основы полотна ткани. Она состояла из 500-600 ниток, их просовывали сквозь петельки ножного привода и бёдра.
Ткание холста занимало у женщин много времени. Но, в зависимости от количества пряжи, обычно её вес мерили в фунтах (около 400 граммов), за зиму изготавливали полосы ткани различной длины. Ткани с серым оттенком дополнительно отбеливали весной, разложив на снегу или же просто на зелёной лужайке, периодически обливая водой. Готовую ткань наматывали в рулоны и отбивали битами, отчего она размягчалась.
Для изготовления разноцветных полос сначала мотки красили в необходимые цвета – чаще в красный и синий, реже в желтый и чёрный. Из них ткали так называемые красно-пёстрые, сине-пёстрые полосы, а также разноцветные - для наволочек, подушки, перины и одеяла, для шитья шаровар и клетчатые - для покрытия стола перед зваными гостями. Из холщовой ткани шили рубашки и платья, платки, рушники. Ими завешивали углы с иконостасом.
В дело шёл и отход – пакля. Из неё пряли толстые, грубые нитки для изготовления широких полос грубого холста. Из такого материала шили пологи, мешки. А из толстой пряжи готовили разноцветные паласы, которые использовали в качестве напольного или настенного ковра.
Домоткачество было унаследовано с давних времён. В предвоенные годы оно отошло на задний план, но в годы Великой Отечественной войны, затем до конца 50-х годов, люди им пользовались».
Источник: районная газета "Ашкадарские зори"